Ликвидация последствий аварии на чаэс

«Кто-то должен был это сделать …» – Александр Федотов (ликвидатор).

Операция по очистке последствий аварии на Чернобыльской АЭС была, возможно, самой большой в истории человечества.

В ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС принимали участие операторы электростанций и аварийные работники, такие как пожарные и военнослужащие, а также многие другие непрофессионалы.

В их задачу входила очистка обломков вокруг реактора, строительство саркофага, дезактивация, строительство дорог, а также уничтожение и захоронение загрязненных зданий, лесов и оборудования.

Информация об радиационной опасности часто была неизвестна или не распространялась.

Количество ликвидаторов

Цифры числа задействованных ликвидаторов сильно варьируются от нескольких сотен тысяч до почти миллиона человек. Непосредственно вовлеченных по меньшей мере было 300 000 – 350 000 человек.

В докладе Агентства по ядерной энергии приводится цифра «до 800 000».

Согласно Всесоюзному регистру (СССР, 1986-1989 годы) количество ликвидаторов составляет 293 100 человек.

168 000 ликвидаторов из России. 123 536 ликвидаторов из Украины и 63 500 ликвидаторов из Белоруссии, что составляет в общей сложности около 355 000 человек (не считая из Казахстана и других республик).

Классификация ликвидаторов

Роль ликвидаторов

«Когда мы здесь были (включая специалистов в радиации), мы не знали, с чего начать или даже признать масштабы катастрофы», – Сергей Мирный 27-летний химик во время катастрофы.

Задачи, выполняемые ликвидаторами, были достаточно широки и включали хранилища строительных отходов, системы фильтрации воды и «саркофаг ЧАЭС» для ввода в эксплуатацию реактора номер четыре.

Радиоуправляемые транспортные средства первоначально использовались для очистки мусора, состоящего из высокорадиоактивного топлива из активной зоны реактора, выброшенного на крышу реактора №3.

Однако эти машины вскоре отменили, так как радиация внутри них разрушила электронику.

Единственный план и единственными механизмами, способными функционировать в экстремальных условиях, был человеческий фактор и удаление обломков вручную.

Только у 2-3% ликвидаторов был дозиметр в течение всего времени их работы. Все дозиметрическое оборудование измеряло только гамма-облучение.

Но доза бета-излучения была очень значительной составляющей общей внешней дозы для ранних ликвидаторов. Однако мало данных о внутреннем облучении ликвидаторов.

Исповедь ликвидатора:

Каждому дают указание бросить лопату радиоактивной пыли, а затем уходить. Почти все ликвидаторы, которые работали на крыше третьего блока, находились в возрасте от тридцати пяти до сорока из числа резервистов, отозванных из службы в вооруженных силах для «маневров».

Генерал Тараканов приказал им удалить листы свинца, закрывающие стены правительственных подкомитетов, чтобы сделать их элементарной защитной одеждой. Эти костюмы не носили более одного раза: они поглощали слишком большую радиоактивность.

Те, кто поумнее, сделали себе «фиговые листья», который они вставили между двумя слоями нижнего белья. Также делали свинцовую кепку, которую они носили в качестве головного убора, и свинцовую подошву, которую вставляли в сапоги.

«Было вызвано больше подкреплений. Они жили в палаточных лагерях, некоторые из которых исчислялись в несколько тысяч человек, и были расположены по всей 30-километровой зоне, затронутой взорванным реактором. Каждый день ликвидаторы тысячами выстраивались перед заводом, чтобы ждать рабочих заданий.

Иногда ликвидаторы могли ждать несколько часов, прежде чем им будет вручено задание на день, если они получат его вообще.

Специальные планы складывали медленно. Военные транспортные средства для удаления препятствий и бульдозеры начали выравнивать сильно облученные и обугленные лесные угодья, которые когда-то были зелеными растениями.

Сосновые деревья, получившие определенную летальную дозу облучения в 3 000 рентгеновских лучей, умерли, а их безлистные скелеты образовали впечатляющее, неестественное расположение, сейчас известное как «Рыжий лес». – Сергей Мирный.

Вокруг мертвых территорий зоны Чернобыля в бронированных патрульных машинах измерялась радиация и ставились желтые знаки радиации / флаги в облученных местах.

Флаги также содержали специальные карманы, в которых наблюдательные бригады оставляли обозначения, регистрирующие время облучения для дальнейшего сравнения.

Спустя несколько месяцев огромные грузовики с бетоном начали работать почти без остановок, и был построен знаменитый «саркофаг».

Все выдержки, выше и ниже упомянутые, относятся к книге: “Дневник Ликвидатора” Сергея Мирного (командир взвода радиационной разведки).

У них не было защитной одежды или дозиметрического оборудования для измерения уровней излучения; пылающий радиоактивный мусор, слитый с расплавленным битумом, они брали в руки или отбрасывали их ногами.

Графит горел при температуре более 2 000 градусов. Это героическое, но совершенно бесполезное действие приблизило их к смертоносному источнику излучения, большему, чем даже у жертв Хиросимы, где “бомба-малыш” излучала гамма-лучи только в тот момент, когда она была взорвана, это было на высоте 2500 футов над землей.

Смертельная доза облучения оценивается примерно в 400 доз, что будет поглощено любым человеком, чье тело подвергается воздействию поляризации 400 рентгеновских лучей в течение 60 минут.

На крыше турбинного зала излучалось как гамма, так и нейтронное излучение комков уранового топлива и графита со скоростью 20 000 рентгеновских лучей в час; вокруг ядра, уровни достигали 30 000 рентгеновских лучей в час: здесь человек поглотил бы смертельную дозу всего за 48 секунд.

Правик (начальник караула военизированной пожарной части № 2 (ВПЧ-2), охранявшей ЧАЭС) и его люди почувствовали головокружение и рвоту и были освобождены и увезены скорой помощью.

Когда они умерли две недели спустя в больнице №6, я услышал, что радиация была настолько интенсивной, что глаза Владимира Правика превратились из коричневого в синий.

Николай Титенок получил такие сильные внутренние радиационные ожоги, что у него на сердце появились волдыри.

Их тела были настолько радиоактивными, что хоронили ликвидаторов ЧАЭС в гробах из свинца с закрытыми крышками.

*Погибший персонал: умерших сразу – 2 человека; от облучения, спустя несколько недель – 19. Из 40 пожарных, спустя несколько недель от облучения умерло 6 человек.

Последствия для здоровья

В то время как ликвидаторы представлялись как герои советским правительством и прессой, некоторые из них боролись за то, чтобы их участие официально призналось.

По оценкам Международного агентства по атомной энергии, 350 000 ликвидаторов, участвующих в первоначальной очистке леса, получили среднюю общую дозу облучения тела 100 миллизивертов, равную примерно 1 000 рентгенограмм грудной клетки и примерно в 5 раз больше максимальной дозы, разрешенной для работников ядерных установок.

У Советов не было защитного обмундирования, которое могло бы обеспечить адекватную защиту, поэтому ликвидаторы, призванные в районы с высокой радиоактивностью, должны были защищаться как могли.

Некоторые рабочие прикрепляли фартуки из листов свинца толщиной от 2 до 4 миллиметров над их хлопчатобумажной рабочей одеждой.

После распада СССР в 1990-х годах здоровье ликвидаторов оказалось трудно контролировать. Это усугубляется нежеланием России предоставить истинные данные о катастрофе или даже сделать серьезные оценки.

Власти согласны с тем, что 28 работников погибли от острой лучевой болезни, а еще 106 ликвидаторов были подвергнуты лечению и выжили. Но число жертв и оставшихся в живых продолжает оставаться засекреченным.

“Союз Чернобыльцев” говорит, что 90 000 из 200 000 выживших ликвидаторов имеют серьезные долговременные проблемы со здоровьем.

Однако исследование, проведенное белорусскими врачами, говорит о том, что уровень рака среди ликвидаторов из Белоруссии примерно в 4 раза выше, чем в остальной части населения.

Стоит отметить, из-за того, что в ликвидации ЧАЭС участвовало до 1,5 млн. людей, точных данных о погибших или получивших инвалидность так и нет.

Разные источники указывают различные данные.

26 апреля 1986 года в 01:23 на четвёртом энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции произошёл взрыв. Сразу же погибли два сотрудника станции, здание четвёртого энергоблока было практически уничтожено, «крышку» реактора – бетонную плиту весом около тысячи тонн сорвало с постамента, около 190 тонн радиоактивных веществ – топлива и отходов были выброшены в атмосферу. Изотопы урана, плутония, йода и цезия, имеющие период полураспада от нескольких суток до тысяч лет.

Сотни тысяч людей участвовали в ликвидации последствий катастрофы, они получили незабываемые впечатления, не стираемый «ядерный загар» и очень ненадёжную помощь от государства.

Ликвидаторы – так называли тех, кто пытался минимизировать последствия аварии на ЧАЭС. Около 600 000 людей со всего СССР могут называть себя ликвидаторами. Самыми первыми на устранении последствий взрыва работали сотрудники станции, пожарные и милиционеры. Все они были обречены. Двое погибли сразу при взрыве, ещё несколько десятков человек умерли в течение нескольких недель после аварии.

Со всех уголков страны к ЧАЭС съезжались тысячи людей: специалисты-химики и физики, военные из войск радиационной, химической и биологической защиты (РХБЗ), солдаты-срочники, строители, бульдозеристы, водители, крановщики, сварщики… тысячи и тысячи людей.

Малонаселённая сельская местность
превратилась в огромный жилой лагерь:
всюду палатки, бараки, стоянки техники.

Просёлочные дороги забиты снующими туда-сюда грузовиками, машинами химической разведки, бронетранспортёрами, бульдозерами и самосвалами. Тысячи тонн строительных материалов, целые поезда со сменными бригадами, большие шишки из московских министерств – всё это устремлялось к эпицентру катастрофы. Правительство взялось за решение проблемы, споро, масштабно, не жалея денег и сил.

Но, несмотря, на обилие новейшей техники, главной движущей силой процесса были люди: специалисты и простые работники, которые своими руками исправляли последствия этой чудовищной катастрофы, не давая разрастись ей до мирового масштаба. Именно они получали свои страшные дозы радиации, хронические болезни, проблемы на всю оставшуюся жизнь. Основная часть работ была выполнена в 1986—1987 годах, в них приняли участие примерно 240 тысяч человек. А всего «чернобыльцами» могут считать себя почти 7 миллионов жителей бывшего Советского Союза.

Контроль

Максимальная доза радиации, которую позволялось набирать ликвидатором – 25 рентген, это составляло примерно половину допустимой дозы для военнослужащих при действиях на заражённой местности (50 рентген). Порог острой лучевой болезни, грозящей летальным исходом, начинается где-то на уровне 100 рентген (1 грей). Каждый день дозиметристы вписывали в личные карточки полученные дозы и когда общая превышала норму – работа ликвидатора в Зоне считалась законченной и он отправлялся домой. Но не всегда вовремя прибывала смена, часто данные в карточках занижались, а фон вблизи станции был настолько нестабилен, что даже люди, находящиеся в одной группе на расстоянии 50 метров друг от друга, могли получать совершенно разные дозы и эффективно проконтролировать это даже с помощью индивидуальных дозиметров было невозможно.

Солдаты-срочники, чистившие в первые дни после ликвидации пожара крышу третьего энергоблока, могли получить максимальную дозу за полчаса работы, стоило только на пару секунд взять кусок графитового стержня-поглотителя, заброшенного сюда взрывом с четвёртого энергоблока.

В то время, как рабочие, находившиеся в непосредственной близости от взорвавшегося реактора, но защищённые южной целой стеной получали дозы в тысячи раз меньше.

Уровни радиации (и соответственно дозы) в пределах 30-километровой зоны вокруг взорвавшегося 4-го реактора Чернобыльской АЭС в 1986 году различались между собой в миллионы раз: от нескольких десятых миллирентген в час на южной границе зоны — до сотен рентген в час в некоторых местах на самой АЭС.

С техникой было сложнее. Техника – не люди, она железная, радиацию накапливает в пыли, лежащей во всех швах и под колёсными арками, в металле, в резине – везде. На всех выездах из Зоны были устроены дозиметрические посты, которые меряли всю выходящую технику. Если фон превышал допустимые показатели, машину отправляли на ПУСО – (Пункт специальной обработки), где специальные поливочные машины и ребята, с головы до ног укутанные в резину мыли их из брандсбойтов мощной струёй воды с деактивирующим порошком.

После каждой мойкой проводили новые замеры, если после трёх раз машина продолжала «звенеть» — её отправляли в могильник, а пассажиры добирались до места дислокации пешком.

ПУСО по зоне были разбросаны не просто так. Основной каскад состоял из четырёх пунктов: «Копачи», «Лелёв», «Рудня Вересня», «Дитятки». Каждое следующее ПУСО пропускало — дальше от АЭС и все ближе к миру нормальному — только машины со все меньшим и меньшим уровнем радиации на них. Техника порой служила гораздо меньше людей, сотни грузовиков, тракторов, бульдозеров, бронетранспортёров и вертолётов нашли своё вечное пристанище на «могильнике».

Работа

Ликвидационные мероприятия включали две основные составляющие: возведение саркофага над уничтоженным энергоблоком для предотвращения дальнейшего распространения радиоактивных веществ и деактивация уже заражённой территории. Помимо этого на широкую ногу была поставлена радиационная разведка, которой занимались как военнослужащие войск радиационной, химической и биологической защиты, так и гражданские специалисты. Они тщательно проверяли фоновые уровни и уровень заражения почвы и воды во всей зоне отчуждения и за её пределами, именно на основе их данных принимались решения о проведении тех или иных работ и об отселении жителей.

Самыми опасными были работы
в непосредственной близости от разрушенного реактора, где и были сосредоточены основные «запасы»
выброшенного взрывом радиоактивного топлива.

Верхний слой земли снимали с помощью бульдозеров с «бронированными» усечёнными кабинами только для водителей. Кабины укрыты листовой броней, с маленькими освинцованными оконцами, несколько огромных зеркал заднего обзора установлены на радиаторе, двери и переднем бампере. Позднее стали применять и радиоуправляемые машины советского и японского производства.

Затем схожим образом оборудованные экскаваторы засыпали грунт в металлические контейнеры, рабочие закрывали крышки и краны грузили их на большие грузовики, чтобы затем захоронить в специально отведённых местах. Все работы производились строго по времени, иногда одна рабочая «смена» не превышала пяти минут.

«Нас одиннадцать человек. Значит, общее время работы — около часу. Работаем. Прибежал водитель ИМРа, пулей влетел через верхний люк в машину, захлопнул крышку. Заурчал мотор. Я послал первого бойца, сделав засечку времени. Он сноровисто поставил контейнер, отбросил крышку, посигналил водителю рукой — можно грузить. Подготовка контейнера заняла всего лишь сорок секунд. Боец вернулся, тяжело дыша от возбуждения. Поразительно, как много пота выделяет человек под влиянием страха».

Сергей Беляков, «Ликвидатор»

Помимо уборки грунта массового пилили и закапывали деревья, отмывали дороги, стоянки техники, чтобы максимально снизить количество радиоактивной пыли, разносимой вместе с транспортом.

Но основная работа – это, конечно же, возведение объекта «Укрытие». Он был сооружён за рекордно короткий срок: 206 дней, силами почти 90 тысяч человек. Циклопический «саркофаг» включает в себя семь тысяч тонн металлоконструкций и почти 800 тысяч тонн бетона. Здесь работали сварщики, резчики, крановщики, рабочие-строители, сотни водителей и операторов тяжёлой техники. Оперативная разработка проекта и руководство строительством лежало на плечах 605-ого управления специального строительства Министерства среднего машиностроения СССР.

Именно эти люди ценой невероятных усилий и собственного здоровья предотвратили развитие катастрофы, сдержали радиоактивную «заразу» в минимально допустимых рамках. Почти 95% выброшенного радиоактивного топлива находится в пределах «Укрытия».

Основной состав ликвидаторов из различных частей и подразделений, а также гражданских специалистов размещался за пределами 30-ти километровой зоны отчуждения, людей старались размещать по розе ветров в самом благополучном от АЭС направлении — в южном. Поэтому каждый рабочий день включал в себя длительные поездки «туда-обратно».

«Распорядок дня был таков: подъём в 6 утра, приведение себя в порядок, завтрак. В 7.00 – погрузка в автотранспорт, в 8.00 – уже на Чернобыльской АЭС. Получали дозиметры. Химические разведчики определяли степень заражения тех мест, где будем работать, и в зависимости от радиоактивного загрязнения этих мест планировалось время, которое мы будем работать (час, 1,5 часа, 2 часа)… за время работ в полку ни разу не слышал, чтобы кто-то из ликвидаторов отказался ехать на Чернобыльскую АЭС. Надо – значит надо. Работать на станции считалось очень престижно, поэтому каждый комбат стремился, чтобы его батальон работал на Чернобыльской АЭС».

Сергей Колпаков-Мирошниченко «Чернобыльская боль»

По воспоминаниям ликвидаторов одно из самого неприятного, что могло случится – было отрицательное решение на посту дозиметрии, который выпускал транспорт из зоны. Если уровень излучения превышал допустимый даже после «отмывки», то машину не выпускали за пределы поста, а это значило что экипажу и рабочим теперь приходилось выбираться на попутках, потом решать проблемы с транспортов уже в расположении. Однако работа на ПУСО тоже была не из лёгких: приходилось работать в самую жару закутанными в резиновые плащи, полные комплекты ОЗК, не снимая респираторов и очков из-за летящих во все стороны брызг и водяной пыли со взвесью радиоактивных частиц.

«Русый молодой парень — мойщик ПУСО — рассказывает:

— Смена у нас по 12 часов — с 8 до 8 вечера, или всю ночь до 8 утра… Ночью полегче — нежарко, и машин меньше, можно придремнуть… И по 0,6 радиков за смену пишут. Если удастся на ПУСО продержаться, дома буду через месяц… Я сам из Симферополя. Из армии полгода как вернулся, три месяца как женился, а тут в чернобыль — пажа-а-алте…»

Сергей Мирный «Живая сила. Дневник ликвидатора»

Но не всем ликвидаторам удавалось разместиться в относительно безопасных местах. Самые ценные и необходимые кадры проживали прямо на станции в непосредственной близости от самого разрушенного четвёртого энергоблока.

«Вход в подвал ничем не примечателен. Тускло светят лампочки в тяжелых проволочных плафонах, тенями вдоль стен скользят люди, голоса приглушены, слышатся словно сквозь вату. После очередной пары задраиваемых дверей вхожу в большую комнату, размеры которой оценить трудно из-за полумрака. Очень влажно, циркуляция воздуха почти не ощущается, мешают деревянные двухэтажные нары в несколько рядов. На них спят люди; здесь расквартированы наиболее востребованные кадры УС-605, крановщики, экскаваторщики, сварщики, те, кто всегда нарасхват, те, кто уже самостоятельно светится по ночам от постоянного переоблучения, поэтому им свет не нужен… Отдельные нары завешены простынями. Под края у многих подоткнуты сохнущие портянки, белье. Негромко жужжит электробритва. Мужик с неправдоподобно белым, упырьего вида лицом, сидит на нижних нарах, монотонно раскачиваясь вправо-влево. Увидев меня, он прекращает качаться и извиняющимся тоном говорит:

— Сон потерял, разницу между днем и ночью уже не определяю, живу только от смены к смене. Число какое сегодня?

— Шестое августа, — я протягиваю ему сигареты. Он тут же жадно закуривает, не скрываясь».

Сергей Беляков «Ликвидатор»

Работа ликвидаторов – это свидетельство мужества и героизма мирного времени, самая масштабная экологическая катастрофа была побеждена благодаря неимоверным усилиям обычных людей.

Последствия

Из-за взрыва погибли двое сотрудников станции. Ещё 29 человек умерли в течении месяца в московских клиниках из-за последствий острой лучевой болезни. В последующие годы непосредственно от радиационных факторов погибли более 60 человек, ещё десятки стали жертвами несчастных случаев (дорожно-транспортных происшествий, аварий на строительной площадке) во время операции по ликвидации последствий аварии. Тысячи людей, так или иначе, страдают от приобретённых заболеваний щитовидной железы, болезней системы кровообращения, психоневрологических расстройств долгие годы после аварии.

Из-за аварии на Чернобыльской АЭС значительная часть Киевской и Житомирской областей Украины, большая территория в соседней Белоруссии и часть Брянской области России – оказались подвергнуты радиационному заражению, что повлекло за собой отселение людей и введение специального пропускного режима.

Были полностью отселены два крупных города: Припять с населением около 50 тысяч человек и Чернобыль с 13 тысячами населения, множество деревень и сёл в зоне отчуждения перестали существовать – их жители стали вынужденными беженцами на обеспечении государства. Более 350 тысяч человек подверглись переселению сразу после аварии. Немногие рискнули вернуться домой, около 1,5 тысяч человек вскоре после трагедии заселились в свои дома. В основном это были люди пожилого возраста, которым тяжело было оторваться от корней, которым не могли помочь родственники на «большой земле», сегодня в зоне отчуждения живёт всего около 300 человек, не считая тех, кто работает вахтовым методом, а их около пяти тысяч.

Именно авария на Чернобыльской АЭС
поставила под вопрос
дальнейшее развитие атомной энергетики.

Развитые страны начали рассматривать использование альтернативных методов добычи энергии, строительство АЭС по всему миру приостановилось, поднялась широкая общественная дискуссия о допустимости экологических рисков, связанных с деятельностью АЭС. Ядерный сектор наиболее развит в европейских странах, например во Франции доля АЭС в общей выработке – более 70%, в Литве Игналинская АЭС вырабатывала больше энергии, чем потребляла вся страна, всего в мире доля мирного атома около 3%.

Однако до сегодняшнего дня все альтернативы атомной энергетики обладают внушительным набором минусов. Этот тип энергетики позволяет снизить выбросы парниковых газов в атмосферу и при нормальной эксплуатации несёт значительно меньше рисков для окружающей среды, чем другие типы энергогенерации. И пока термоядерный синтез остаётся недостижимой мечтой человечества, мы будем свидетелями развития мирного атома.

Сегодня HBO опубликует последний эпизод сериала «Чернобыль», самого рейтингового в истории по версии пользователей сервиса IMDb. «Белсат» посмотрел предыдущие серии вместе с белорусскими участниками ликвидации последствий аварии – и записал их комментарий к фильму.

В декабре 1985 года Сергей Шалькевич вернулся из армии – и через несколько месяцев получил повестку на учебные сборы, якобы на 25 суток. После явки на призывной пункт 21-летнего парня отправили в Чернобыльскую зону полгода работать водителем в роте химразведки.

На встречу с нами мужчина приходит с личным дозиметром, который ему удалось после окончания службы вывезти домой. Накопитель, похожий на небольшой брелок, устроен так, что о дозе облучения можно узнать лишь вставив его в специальное считывающее устройство. Практически никто из ликвидаторов не знал, какому облучению он подвергался.

Сергей Шалькевич демонстрирует индивидуальный дозиметр, который носили на себе cолдаты в Чернобыльской зоне во время ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Фото – Денис Дзюба / «Белсат»

Профессор физики Георгий Лепин, добровольно работавший на ЧАЭС с 1986 по 1992 год, рассказывает, что в штабе часто сидел позади майора, который командовал солдатами, очищающими кровлю станции.

«После возвращения с крыши они ему сдавали дозиметры, майор вставлял их в прибор, который показывал, сколько они набрали. Все зашкаливало, но майор писал в журнал: «24,5». 25 было пределом», – говорит Лепин.

Одного из вертолетчиков, который сбрасывал песок и свинец на реактор, и заработал острую лучевую болезнь, пригласили на лечение в США. Там и определили его реальную дозу облучения – по зубной эмали. Получилось 500 рентген. В документах у него было записано 20, рассказывает Лепин.

Повсеместная ложь приводила к тому, что люди не знали, чему верить.

«Информация о взрыве на станции распространялась как волна: сначала поняли на станции, потом в Припяти, потом в Наровле и так далее. Но люди все равно не верили. Большинство людей, выезжающих из Припяти, думали, что выезжают на три дня. Реальной картины не представлял никто, – рассказывает Сергей Шалькевич. – Когда после 9 мая информация дошла до моих Столбцов, рекомендации выпить йод звучали как слухи о каком-нибудь «Альмагеле» для желудка, который можешь выпить, а можешь не выпить. И 90 человек из 100 его не пили».

По словам мужчины, страх перед Чернобылем появился, когда в стране узнали об эвакуации всей Припяти.

«Когда автобусы выезжали, они поднимали пыль, – обращает внимание на сцену эвакуации города Георгий Лепин. – Было жарко, люди открывали окна, и получалось так, что они дышали этой пылью. Неужели нельзя было догадаться вклинить в колонну моечные машины? Прошло 10 машин – полейте водой, тогда эта пыль не будет подниматься. Не догадались».

«По-настоящему в СССР испугались Чернобыля, когда узнали, что люди кладут на стол партийные билеты, чтобы туда не ехать, и когда туда стали бросать солдат запаса», – добавляет он.

Солдат, призванных из запаса – а таких, по словам Шалькевича, было в Чернобыле 80–90 % от числа всех военнослужащих – называли «партизанами».

Участники ликвидации последствий аварии на ЧАЭС смотрят сериал «Чернобыль» производства телеканала HBO. Фото – Денис Дзюба / «Белсат»

Во время сцены, в которой министр угольной промышленности уговаривает шахтеров отправиться в Чернобыль, а они соглашаются, Георгий Лепин просит поставить фильм на паузу, мол, такого в действительности не было:

«В Чернобыль ехали или добровольцы, или те, кого заставили. Людей ставили в такие условия, что они понимали – им некуда деваться».

«В СССР были разные рычаги – увольнение с работы или, например, штрафбат. Все, руки вверх – и поехали. Те, кто знали, что такое Чернобыль, выбирали штрафбат, но большинство этого просто не знали. Солдаты там были бесправные. Наверное, неслучайно туда присылали много ребят из Средней Азии, которые, даже не слышали об атомных электростанциях. Поэтому они не боялись. Им говорили пойти и сделать что-то – они шли», – продолжает Лепин.

Ликвидатор последствий аварии на ЧАЭС Сергей Шалькевич. Фото – Денис Дзюба / «Белсат»

Михаил Копылов, бывший летом и осенью 1986 года на ликвидации заместителем командира взвода, вспоминает, что полки гражданской обороны в Чернобыле были со всего Советского Союза.

«Перед закрытием реактора каждого солдата пропустили через работу на нем. И поваров, и связистов – всех, одетых в свинец, пропустили через работу на крыше реактора. Избежать могли только те, чей анализ крови был плохой уже до этого», – рассказывает Копылов.

О том, почему анализы могли быть плохими даже у тех, кто ни разу не был на самой станции, пояснил Сергей Шалькевич:

«Наша часть стояла на поле между отселенной деревней Бабчин и поселком Рудаков. Людям жить было там нельзя, но солдатам – можно! Мы жили в палатках по 36–38 человек, двухъярусные кровати, две печки-буржуйки. Еду нам привозили, но дрова – нет. И мы топили местными. Целые деревни закапывались, чтобы радиация с ветром не разносилась, а тут в палатке ребята возле мини-реактора греются. Эти ребята нахватались радиации больше, чем ликвидаторы. Вот такую штуку я бы в этот фильм вставил».

После просьбы найти несоответствия фильма с реальностью, участники кинопоказа перечисляют и слишком сильный дым во время пожара станции («понятно, что хотели более драматично») и разрушение площадки между 3-м и 4-м блоками («такого разрушения не было»). Но потом сами просят нас не обращать внимания на «мелочи», утверждая, что отличия не играют никакой роли.

«Да, мы смотрим его как фронтовики смотрят фильмы про войну. Да, есть нюансы в деталях, но они видны только тем, кто там непосредственно был. Это сильный фильм. Он нужен, так как он рассказывает, что произошедшее было не шуткой», – добавляет Сергей Шалькевич.

Наиболее критичен – профессор Лепин, оценивающий соответствие фильма с правдой лишь на треть.

«Всех партийных и государственных деятелей беспокоило только то, как спасти свои семьи. Они отменили множество авиарейсов из Украины, загрузив самолеты членами семей этих людей. А на остальное им было наплевать. И Борис Щербина был такой же», – говорит наш собеседник о персонаже Стеллана Скарсгорда.

Стеллан Скарсгорд в роли заместителя председателя Совета Министров СССР Бориса Щербины. Кадр из сериала «Чернобыль» производства телеканала HBO

Близко к истине, по мнению Лепина, авторы показали руководство станции в первые дни трагедии.

«Даже если они что-то понимали, они старались себя выгородить, а чтобы себя выгородить, они должны были показать, что виноват кто-то другой, не они», – добавляет Лепин.

Большинство бывших «партизан», оценивающих фильм, в целом, позитивно, говорят, что один из главных минусов в том, что мало показан быт таких солдат.

Хорошее кино, добавляют пожарные, но мало внимания уделили гашению огня.

«Фильм сильный, но слабо показали эвакуацию людей, – говорит Анатолий Прохоренко, работающий водителем в 30-километровой зоне весной и летом 1986 года. – В Наровлянском районе она началась в праздник Пасхи 4 мая. Первым делом мы вывозили людей – обычно в Минск. [Столичный] микрорайон Малиновка – это, считай, Брагин, Хойники и Наровля».

По словам участника акции, крестьяне оставляли животным корма впрок, думая, что вернутся через несколько дней.

«Мы потом три месяца с утра до ночи без выходных возили эту скотину на мясокомбинат в Калинковичах. Машины не были оборудованы, и половина свиней по дороге сдыхала от жары. Что дальше делали с мясом – я не знаю», – добавляет Прохоренко.

Котов и собак, вспоминают ликвидаторы, уничтожали специальные отряды: чтобы животные не разносили радиацию дальше. Как-то капитан одной из частей принес котенка, хотя иметь животных ликвидаторам запрещалось.

«Понятно, что ему хотелось погладить кого-то, чтобы отойти душой в тех условиях, – вспоминает Сергей Шалькевич. – Как-то во время инспекции котенка увидел генерал – и приказал его уничтожить. Ему ответили: «Так точно!», но котенка спрятали, думая, что генерал больше не вернется. А он приехал снова – и, как на зло, котенок опять попался ему на глаза. Генерал разозлился, приказал убить и предъявить труп. Все начали думать, как спасти Радика. В итоге взяли кусок мяса, старую кроличью шапку и измельчили все вместе секачом в ведре, а потом это кровавое месиво с шерстью принесли генералу. «Я попросил просто убить, а вы, садисты, что наделали?» – кричал тот.

В конце июля 1986 года военные начали закапывать деревни в 30-километровой зоне, а некоторые поработавшие в чернобыльской зоне стали возвращаться домой.

«Когда они возвращались куда-нибудь на Урал, их сторонились, боялись подходить. Но опасными они для остальных не были. Облучить кого-то дальше они могли в очень небольшой степени – с дыханием, например, что-то могло выбрасываться», – рассказывает профессор Лепин.

Осенью 1986-го Сергей Шалькевич признался людям в поезде, что едет из Чернобыльской зоны.

«Из тамбура сразу все исчезли. Люди боялись излучения – и эта сказка очень долго ходила», – вспоминает Шалькевич.

«Когда мы уезжали из Чернобыля, нас провожал генерал. В конце он спросил, есть ли вопросы. Один парень начал жаловаться, что ему неправильно измерили дозу облучения. Генерал начал кричать: «Это провокатор – три дня ареста». К счастью, у нас был нормальный командир и парня туда не отправили», – рассказывает Михаил Копылов.

Архивное фото операции по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС (вверху) и стоп-кадр сериала. Фото – Денис Дзюба / «Белсат»

На третий год катастрофы станцию посетил Михаил Горбачев, вспоминает профессор Лепин.

«Я не был свидетелем, но мне рассказали ребята с вахты, – рассказывает Лепин. – Он ехал окружными путями, через какие-то деревни, где уровень радиации был чуть ниже. На площадку, где должна была произойти встреча Горбачева с работниками ЧАЭС, вышло полтора десятка работников станции. После того, как Горбачев вышел из машины, подъехало несколько «Икарусов», откуда высыпали люди в спецодежде чернобыльцев. Они окружили Горбачева и начали задавать ему заранее отрепетированные вопросы. Настоящих чернобыльцев из них было совсем мало. Они это сделали для картинки на телевидении».

Лепин уверен, что Горбачев – преступник, а не заложник системы.

«Он должен был сразу понять, что произошло, заставить людей честно назвать, что там было. Он этого не сделал и всех обманул».

По мнению физика, фильм заставит отказаться от АЭС прежде всего зрителей на родине сериала.

«Для США, которые с 1978 года не построили ни одного реактора, вопрос атомной энергии не стоит. Они решили, что строить нет смысла – и этот фильм только убеждает их: смотрите как плохо получается с этими реакторами».

Участники ликвидации катастрофы на Чернобыльской АЭС. Впереди (слева направо) – Михаил Копылов, Анатолий Онищенко, Сергей Букрей. Во втором ряду – Анатолий Прохоренко, Игорь Шанчук, Сергей Шалькевич. Фото – Денис Дзюба / «Белсат»

После показа ликвидаторы заявляют, что фильм стоит показать в каждой школе, но сразу же добавляют, что не верят в такую возможность.

«В Беларуси такой фильм не покажут по одной причине – из-за строительства собственной АЭС», – заявляет один из участников кинопоказа.

«Почему ее закрыли? – спрашивает профессор Лепин об Игналинской АЭС, где проходили съемки сериала. – Литве сказали сделать это, как только они вошли в Евросоюз. После этого Россия начала думать, как вернуть энергетическую власть над регионом – ведь Игналинка обеспечивала энергией страны Балтии и Польшу. И тут они одновременно, по одному проекту, начали строить две АЭС – одну в Калининградской области, одну – в Островце. Но страны Балтии и Польша заявили, что они приобретать электроэнергию с этих станций не будут. Россия среагировала сразу и тут же прекратила строить. А мы продолжаем. И это – дикая ситуация».

Беседовали Якуб Бернат и Денис Дзюба